| Дым Отечества |
27 марта 2010 года |
Феномен Василия Латкина/ Какими идеями в середине XIX века увлек просвещенную Россию купеческий сын из Усть-Сысольска?
Общественность республики нынешний год проводит под знаком памяти Василия Николаевича Латкина. Исследователь Севера
и Сибири, общественный деятель, промышленник, меценат, литератор... Это далеко не полный перечень всех поприщ, на которых подвизался наш земляк, куда внес большую личную лепту. Время выбрало Латкина в XIX веке, в позапрошлом столетии он и развернул кипучую деятельность, и прожил отмеренные ему на этой земле недолгих 57 лет. Большая часть ХХ века пришлась на советский период, поэтому из его анналов имя богача и промышленника Латкина было фактически вымарано. Его возращению в историю страны, гражданской реабилитации в немалой мере способствовали исследования историков и краеведов, живущих в других регионах страны. Ведь и Латкин в свое время был известен всей просвещенной России. Но в этих книгах и публикациях наш земляк «утратил» свои коми корни, предстал русским по происхождению. В свою очередь, жители Коми края до сих пор мало знают о перипетиях бурной жизни, непростой судьбе Василия Латкина, его дружбе с сильными мира сего и фантастических для своего времени проектах. Расставшись с Усть-Сысольском в юношеские годы, родину он навещал лишь во время экспедиций, краткосрочными наездами. Сегодняшняя публикация не может объять необъятное, а расскажет лишь о некоторых важных вехах и занимательных эпизодах из биографии нашего великого земляка. Из священников – в купцы Нельзя сказать, что в Коми совсем не интересовались и не прослеживали судьбу именитого земляка. Без упоминания вклада Латкина исследователям истории нашего края трудно, невозможно было обойтись, рассматривая первые попытки промышленного освоения северных просторов, налаживания судоходства по Печоре, экспорта печорской лиственницы или даже функционирования открывшейся в середине XIX века в Усть-Сысольске уездной общественной библиотеки. В каждой из перечисленных, как и во многих других инициативах, деятельное участие принимал и Василий Латкин. В личном фонде коми писателя и ученого Павла Доронина, хранящемся в Национальном архиве РК, осталась «Родословная история семейства Латкиных с 1812 по 1878 г.», датированная 1966 годом. Все биографии Василия Латкина, составленные впоследствии, можно сказать, являются или более пространными, или, наоборот, сжатыми вариантами этой родословной. Павел Доронин проследил и судьбу потомков промышленника, так как некоторые из них тоже приобрели широкую известность, оставили след в истории страны. «Родословную историю семейства Латкиных» П.Доронин начинает с упоминания о том, что в начале XIX века крестьянин из вычегодского села Небдино Николай Латкин оставил родной околоток, поселившись в Усть-Сысольске, взялся за торговлю, стал купцом второй гильдии и наладил торговые связи с Архангельском, Вологдой, Санкт-Петербургом. Сыктывкарский краевед Анна Малыхина не так давно тоже взялась проследить родословие Латкиных и сумела установить одного из пращуров Василия Латкина – Петра Латкина, жившего в начале XVIII века. В переписных книгах он значится священником Корткеросской Николаевской церкви. Его сын, Максим Латкин, рожденный в 1748 году, служил дьячком в Корткеросе. А уже его сын – Николай Латкин, отец будущего промышленника Василия Латкина, не пожелал продолжить службу по духовной стезе, стал крестьянствовать, а в 1809 году перешел в Усть-Сысольске в купеческое сословие. У Николая Максимовича Латкина кроме Василия было еще четыре сына и три дочери. Отцовскую предприимчивость переняли также Михаил и Петр, владевшие в Сибири золотыми приисками. Михаил Николаевич два срока прослужил в Усть-Сысольске городским головой, в 1869 году стал одним из организаторов и первым председателем уездного земства. Михаилу, как и Василию, получить систематическое профессиональное образование не удалось, знаниями они подпитывались от «хожалых учителей», на гребень жизни братьев вывели природный ум, помноженный на неустанное самообразование. Самым образованным в семье Латкиных считался Петр: он единственный окончил Санкт-Петербургский университет. В городе на Неве в 60-е годы XIX века славились устраиваемые в его квартире «четверги», которые посещали представители высшего света. В Санкт-Петербурге обосновалась и сестра братьев Латкиных – Афанасья. Она тоже принимала деятельное участие в становлении и развитии золотопромышленной компании в Сибири. Мужем зырянки из Усть-Сысольска стал Землянский, дослужившийся до чина тайного советника. Уже одно это пунктирное обозначение размаха и напористости представителей усть-сысольской семьи Латкиных говорит само за себя. Зырянин со свертком Настоящим пропагандистом и популяризатором идей и наследия Василия Латкина в наши дни стал в Коми путешественник и краевед Владимир Королев. Благодаря ему в 1990 году была организована экспедиция «По следам Василия Латкина», участники которой доехали из Сыктывкара до Нарьян-Мара и Пустозерска. На всем протяжении пути мемориальными плитами были отмечены места, связанные с деятельностью выдающегося земляка, всего было открыто 10 памятных досок. На недавней всероссийской научной конференции в Сыктывкаре, посвященной 200-летию В.Латкина, Владимир Николаевич выступил с докладом. Он назвал его «Загадка Василия Латкина». Разгадке скупых сведений, дошедших о жизни промышленника и мецената, были посвящены и другие выступления. Из них, сведенных воедино, можно составить представление о незаурядной личности нашего земляка. Василий Латкин пятнадцати лет от роду впервые попал на Печору. Трудно представить, но подросток туда отправился не в качестве туриста, а исследователя. Перед ним стояла задача разведать возможности выхода из Печоры в открытое море. Такую цель преследовали купцы, в том числе его отец. Пытливый ум купеческого сынка оценили и родители, и представители того сурового, прагматичного сословия, к которому принадлежали Латкины. Уже в 1825 году 16-летнему Васе отец передал свои торговые дела. В 21 год Латкина знали и за пределами Коми края. В 1831 году за молодого устьсысольчанина архангельский купец Никифор Баженин выдал свою дочь Еликониду. Молодые уехали жить в Пермскую губернию, где Василий стал управляющим Быкбердинским винокуренным заводом. А одновременно погружался в «пучину» изучения всех сторон промышленно-торговых отношений. Самым манящим местом для Василия Латкина с юности оставался Печорский край. За пять лет пребывания в Пермской губернии он подготовил программу развития промышленности на Печоре, с которой в 1837 году и отправился «покорять» высокие кабинеты в Петербурге. «Простой зырянин, сын мелкого торговца Латкин пришел в столицу с одним свертком бумаги» – эта фраза с тех пор на многие лады тиражировалась в российской прессе и «ходила» по начальственным кабинетам. Сверток бумаги, зажатый в руках, стал самым существенным, узнаваемым атрибутом всего облика Латкина. Современники Василия Николаевича были немало удивлены проектами и расчетами, предлагаемыми неведомо откуда взявшимся зырянином. Ученые отмечали в них широкий кругозор и научную интуицию автора. Промышленникам и купцам реализация «прожектов» сулила несомненную материальную выгоду. Государственных мужей привлекало «попечительство» Латкина об укреплении мощи державы путем освоения богатств Печорского края. Открытость, решимость, одержимость зырянина уже вскоре значительно пополнили число приверженцев его идей. Вложить средства в утвержденную Латкиным Печорскую промышленную компанию согласились оборотистые купцы. Он нашел поддержку у представителей столичной интеллигенции. Покровительствовали ему министр финансов Российской империи Егор Канкрин и министр государственных имуществ Павел Киселев. В 1840 и 1843 годах Латкин предпринимает долгие, тяжелые и небезопасные путешествия в Печорский край. «По чувству искреннего желания добра моей родине и пламенному стремлению, по мере сил и возможности быть полезным моим одноземцам и отечеству я неоднократно предпринимал путешествия с той целью, дабы обозреть пустыни этого обширного и малоизвестного края и разведать о произведениях, коими он изобилует», – писал исследователь, предваряя свои записки. Дневники, которые он вел во время экспедиций, увидели свет еще при жизни автора и имели широкий резонанс в российском обществе. Незабудка – цветок Севера «Переночевав в лодке у перевоза, мы заплатили дань комарам, которых ночью было чрезвычайно много. Утром с одним из моих спутников мы отправились пешком по левому берегу в село Ныроб, а лодку рабочие потянули по Колве. Часа полтора мы шли по лугам, усеянным кустарниками; все цвело и благоухало; солнце, поднимаясь на горизонте, усиливало жар. На перевозе через речку Низьву мы выкупались; от нее часть пути до села Изкара. Здесь названия рек и селений напоминают о зырянах: Выльгорт, Изкар, Ныроб, Колва, Низьва – все это зырянские названия, теперь здесь живут русские или, может быть, обрусевшие зыряне». «Вечером плыли между сосновыми рощами, где местами есть кедры, и, по местному обыкновению, совершили преступление: срубили один кедр, впрочем, он и без нас не избежал бы этой участи, потому что на нем было 54 шишки. Урожай орехов – гибель для кедровых лесов. Здесь, как и по Вычегде, тот же невежественный обычай: шишек не снимают каким-нибудь орудием, а рубят дерево. Для этого промысла крестьяне отправляются часто с семействами и рубят вековые деревья, с иного снимают от 1000 до 1500 шишек». «На Еловке для облегчения лодки я приказал сломать мою каюту. В глуши дремучих сосновых и еловых лесов, в зеркале вод, невозмущаемых даже и тихим веянием ветра, отражаются и ясное небо, и летучие облака, и темные прибрежные леса». «На прибрежном леске раскинули палатку, согрелись у огня, поужинали, что Бог послал, и спали до утра как убитые. Утром было ясно и холодно, едва отогрелись работой... Наконец я увидел цель нашего странствия – русло Печоры». «Расстояние от Сойвы до зимовья около 30 верст, и все едва-едва проходимая грязь и топкие болота, на которых местами нельзя и приостановиться, при переходе их едва переводишь дух. Нередко, оступаясь на кочках или между корней, мы падали». «Пустынен этот край, правда, но в нем есть богатые начала для промышленности. Там десятки миллионов десятин лесов растут и тлеют в ожидании, пока просвещение, об руку с предприимчивою промышленностью, захочет разработать богатства этой пустыни». «Медленно отдаляемся от горы Сабли; теперь она от нас на восточном горизонте. Солнце, склоняясь от полудня к западу, изменяя направление лучей, изменяло цвет и тени горы; перед нами беспрестанно являлись новые картины. Фантазия ли создавала, или в самом деле казалось так, но мы видели что-то похожее на колоссальные башни со шпицами, на массивные колоннады, поддерживающие громадные своды. Говорят, гора Сабля тянется на 25 верст. Есть поверье, что при восхождении на эту гору от звуков человеческого голоса поднимается вихрь, гибельный для путешественников». «Печора повсюду прекрасно судоходна. Проникнет ли сюда когда-нибудь цивилизация? – думал я часто. – Неужели эта большая река, пересекающая площадь на две тысячи верст, останется еще надолго в таком бездейственном положении, как теперь?» «Эти холмистые места, должно быть, сухи, почва хороша и, вероятно, удобна для хлебопашества. Южный берег луговой; трава в нем два аршина; в лесах дичь, в реках и озерах рыба, лугов много. Для поселения здесь приволье, только нужны труд и деятельность». «По берегам Ельца очень много цветов, но всего больше незабудок, а я не знал, что незабудка – настоящий цветок Севера». «Теперь я вблизи рубежа, разделяющего Европу и Азию, вблизи цели моей поездки: что, если мой труд откроет новый торговый путь в Сибирь!» В тисках терний В течение 25 лет Латкин пробивал проект освоения богатств Печорского края. В смелых, дерзновенных мечтах радетель за родной север отпускал сосновые леса в Англию и в другие европейские страны, заготавливал лиственничный лес для строительства казенных кораблей и фрегатов, развивал коммерческое мореплавание, зверобойный и китобойный промысел в Ледовитом океане, рыболовный – на Печоре. Даже лелеял надежду соединить посредством канала Обь с Печорой, чтобы связать судоходством Европу с Сибирью. Перечисленные, как и многие другие проекты, с которыми Латкин стучался во все двери, по общему мнению, пришлись не ко времени. В начале и середине XIX века Россия еще не имела такой мощи и мощностей, чтобы начать широкое освоение отдаленных труднодоступных северных территорий, каким являлся Печорский край. Коммерческие выгоды от эксплуатации богатств далеких земель, которые смутно проглядывали лишь в отдаленной перспективе, отпугивали и компаньонов Латкина. Чтобы заработать средства на свое предприятие, Василий Николаевич уезжал жить в Сибирь, нанимался работать на золотые прииски купца-миллионщика Бенардаки. Получая солидное жалованье в 36 тысяч в год, он намеревался потратить их на печорское дело. Но и в Сибири нашлось много такого, что увлекло его, потребовало приложения сил и средств. К примеру, в Красноярске Латкин попытался устроить музей золота и других минералов. Существенная часть денег ушла на это, хотя музей так и не был устроен. А в Петербург Василий Николаевич возвратился из Сибири в 1856 году. Ему очень повезло, что в его ближайшем окружении появился человек, которого не только привлекала идея освоения Печорского края, но который был очень богат. Архангельский купец Михаил Сидоров стал зятем Латкина и охотно снабжал его деньгами. Во многом благодаря финансовому попечительству Сидорова в 1860 году наконец удалось загрузить четыре зафрахтованных судна печорской лиственницей и двинуться на Кронштадт. Но три судна погибли в Печорском заливе. В последующие годы сюда заходили еще пять судов, но бремя затрат и убытков по транспортировке древесины оказалось Латкину не по силам. К концу своей недолгой жизни один из беспокойнейших людей России середины XIX века и вовсе остался почти без средств к существованию. Круг общения Феномен Василия Латкина будоражил умы просвещенной России в позапрошлом веке, удивляет и сегодня. Писатель из Петербурга Игорь Богданов в своей книге «Латкины», увидевшей свет уже в XXI веке, проследил круг знакомств купеческого сына из Усть-Сысольска среди литераторов того времени. Нельзя сказать, что преобразования, предлагаемые Латкиным, все единодушно принимали на «ура». Известно, что в Питере Василий Николаевич накоротке общался с Федором Михайловичем Достоевским. Писатель, всю жизнь испытывавший недостаток в средствах, одалживал у промышленника деньги. Конечно, он был наслышан и о его многочисленных, но безуспешных начинаниях. «Как вспомню о всех этих Врангелях, Латкиных, Рейслерах, так собьюсь совсем и спутаюсь», – как-то в сердцах вывел великий писатель. Причина такой досады, по мнению И.Богданова, кроется в том, что Латкин «несвоевременно» попросил Достоевского уплатить взятый им долг. В 1862 году вместе с зятем М.К.Сидоровым Латкин посетил всемирную выставку в Лондоне, на которой в числе прочих богатств демонстрировались и привезенные ими образцы печорской лиственницы и сибирского графита. В Лондоне они встречались и с эмигрировавшим в 1847 году из России писателем Александром Герценом. По некоторым сведениям, с разработчиком теории русского народничества Латкин встречался в туманном Альбионе еще в 1850-е годы, когда Герцен занимался обоснованием теории народничества и содействовал созданию революционной организации «Земля и воля». Человеком, созданным для «блистательного поприща», называл Василия Латкина Генрих Шлиман. Известный в будущем археолог, открыватель древнегреческой Трои был знаком Василию Николаевичу по Петербургу, где тоже состоял купцом. Лишь в год смерти Латкина – в 1867 – Шлиман покинул Россию, поселившись в Париже и на 44-м году жизни став студентом Сорбонны. Тесные дружественные отношения сложились у семьи Латкиных и с известным русским композитором, дирижером, пианистом Милием Алексеевичем Балакиревым. Уроки музыки у Балакирева брал сын Василия Латкина – Вячеслав. Всего у Василия и Еликониды Латкиных было шестеро детей. Одна из дочерей стала женой активиста «Земли и воли» Лонгина Пантелеева, в 60-е годы XIX века приговоренного к политической ссылке в Енисейскую губернию. Сын Николай, так же как и отец, много сделавший для популяризации богатств Севера и Сибири, остался запечатленным в одном из произведений М.Е.Салтыкова-Щедрина:
«А с устья Печоры, в свою очередь, тоже мчится поезд, и несется на нем господин Латкин с свежей печорской семгою и кедровой шишкой в руках, как доказательство крайней необходимости дороги в этот кишащий естественными богатствами край». Нельзя не упомянуть и о том, что близким другом племянника Василия Латкина (сына его брата) Владимира Михайловича Латкина был писатель Всеволод Гаршин. Именно на руках Владимира писатель и скончался в 1877 году после тяжелой болезни и ранения, полученного им на Балканской войне. А женой Гаршина была внучка брата Василия Латкина – Надежда. Парма живая и мертвая На кончину Василия Николаевича, последовавшую в 1867 году, откликнулись многие прогрессивные печатные издания. В некрологах его называли «одним из деятельных тружеников в пользу Печорского края», «замечательнейшим русским деятелем». «Почивший брат, да не сопровождает тебя в гроб туман безнадежности» – такими словами снабдил свою речь над гробом Латкина протоиерей Казанского собора, профессор богословия Петербургского университета Федор Сидонский. Пусть медленно, натужно, но идеи почившего в расцвете лет промышленника воплощались в жизнь. В 1868 году на реке Ухте была пробурена первая нефтяная скважина и добыта первая тысяча тонн нефти. С 1881 года началась прокладка знаменитого на Севере Сибиряковского тракта, связавшего Печору с Сибирью... А уже в ХХ веке богатства отдаленного Печорского края были разведаны и стали осваиваться целенаправленно, масштабно. Двадцать лет назад, летом 1990 года, группа энтузиастов из Коми во главе с Владимиром Королевым организовала экспедицию «По следам Василия Латкина», приуроченную к 180-летию со дня рождения радетеля Севера. Ее маршрут проходил по тем местам, которые нашли отражение в дневниках Латкина. Почти за два прошедших века здесь многое кардинально изменилось, претерпели существенные изменения и открывающиеся взору пейзажи, которые когда-то пленили путешественника. «Небдино. Осмотрели две полуразрушенные церкви, каменную и деревянную». «По пути к поселку Тимшер режут глаза безобразно вырубленные полосы леса, речки, на километры сплошь забитые бревнами». «По берегам Мылвы встречаются отдельные кедры, лиственницы». «На обратном пути из Ортино на реке видели много масляных пятен». «Не доезжая до Верхнеижемска, увидели черные клубы дыма сажевого завода. При подъезде все деревья, трава, дорога покрыты черной копотью». «Наш путь лежит к Пузле. По сторонам дороги мертвая парма, опустошенный вырубками лес...» В дневниках летописца отряда «По следам Василия Латкина» Людмилы Королевой остались жить в числе прочих и эти впечатления от экспедиции. Впрочем, обратную сторону освоения северных просторов Василий Николаевич тоже предрек в своих записках. «Обширный Печорский край – богатая жатва для ученых-путешественников», – писал он в далеком 1843 году. Хотя, конечно, он вряд ли тогда мог в полной мере осознавать все губительные последствия промышленного освоения природных богатств Севера. Публикация Анны СИВКОВОЙ. |
Воркутинская аномалия / Повинно ли редкое атмосферное явление в череде аварий над заполярным аэродромом?
